Хайд [litres] - Крейг Расселл

А потом все стихло.

Элспет оставалась на месте, выравнивала заполошное дыхание, чтобы не мешало слушать, но слушать было уже нечего, за исключением неутомимой поступи ее приближающегося тюремщика.

Отчаянно всхлипнув, Элспет бросилась бежать.

Шаги за спиной теперь были как будто громче, ближе. Она все гадала, почему до сих пор не добежала до противоположной стены и каким образом ее преследователю, шагавшему размеренно и неспешно, удалось сократить расстояние между ними, несмотря на ее долгое заполошное бегство от него.

Девушка снова остановилась. Все дело было в тьме, решила она. В этой кромешной, всеобъемлющей чернильно-бархатной тьме. Из-за тьмы притупились все чувства, время исказилось, пространство перекосилось в ее восприятии. Не исключено, что она бегает по кругу. А долгий спуск по ступенькам мог привести ее не на ровный пол другого этажа, а на наклонную плоскость, которая так медленно и постепенно уходила вверх, что это было почти незаметно, но в итоге она привела Элспет на изначальный уровень, к той самой стартовой точке, где она очнулась на куске мешковины. Пространство непроглядной тьмы в этом узилище казалось таким обширным и лишенным ориентиров, что все было возможно.

Элспет стояла, затаив дыхание. Быть может, думала она, шаги позади, вопреки тому, что звучат они очень уверенно, принадлежат вовсе не ее мучителю, а другой потерянной душе, взыскующей освобождения из мрака. Но рисковать она не хотела. Убежать от шагающего человека, как выяснилось, ей не удастся, и своим топотом она лишь выдаст свое местонахождение. Надо, решила она, сделать союзником злейшего врага: тьма, которая до сих пор лишь пугала ее и сбивала с толку, должна стать для нее защитой.

Теперь шаги звучали еще ближе. Совсем рядом.

Элспет стояла, стараясь не шевелиться, но тьма, отобравшая все чувства, заодно лишила ее равновесия, и она слегка пошатнулась. Медленно и бесшумно она опустилась на колени и уперлась ладонями в холодный каменный пол.

Преследователь был прямо за ней. Шаги раздавались так громко, что Элспет могла поклясться – он всего в нескольких футах. Шаги по-прежнему были неспешными и размеренными, тем не менее они становились громче.

«Вот он, – подумала Элспет. – Прямо возле меня».

Незримый преследователь не замедлил шага, и Элспет испугалась, что, проходя мимо, он услышит оглушительное биение ее сердца.

Каждое мгновение растягивалось в целую вечность, каждый шаг звучал, как удар молотка, вгоняющего гвоздь по самую шляпку, и эхом отдавался в ее ушах.

«Проходи. Пожалуйста, Господом заклинаю, иди своей дорогой».

Она еще не позволяла себе надеяться, но ей уже казалось, что шаги начали становиться тише. Минула еще одна болезненно растянутая до бесконечности секунда без единого вздоха. Да, теперь можно было не сомневаться: шаги потихоньку затихали в отдалении.

Он прошел мимо во мраке. Ее уловка сработала. Элспет накрыла сладостная волна облегчения.

Шаги оборвались.

– Элспет, – прозвучал незнакомый голос во тьме, – ты что, не хочешь идти за мной? Мне нужно столько всего тебе показать, явить множество темных чудес…

Глава 40

Формально Портобелло оставался самостоятельным бургом, а по факту представлял собой приморское предместье Эдинбурга и служил местом летнего отдыха столичному населению. Для курорта, впрочем, Портобелло и в самую хорошую погоду выглядел слишком тускло и безрадостно. А уж не в сезон, да еще в такой пасмурный день, вид он являл исключительно тягостный. Полоса песка шириной в две мили, нареченная пляжем, вытянулась, пустынная и разоренная ветрами, вдоль лениво волнующегося моря, похожего на жидкий графит, под набухшим тучами небом.

Фотографическое ателье, которое искали полицейские, стояло в конце коротенькой улочки, которая выходила к набережной и унылому пляжу за ней. Это было длинное одноэтажное здание из дерева, напоминавшее низкий складской сарай и выкрашенное в зеленовато-голубой цвет, с желтыми балками и наличниками на окнах-витринах. Передний фасад был обращен к морю и набережной, тогда как задний смотрел на улицу, – здание было расположено так, чтобы в хорошую погоду курортники не прошли мимо.

– Это оно? – спросил Хайд.

– Оно самое, – отозвался детектив-сержант Питер Маккендлесс.

Полицейские подошли к фасаду со стороны набережной, и Питер указал на вывеску над главным входом:

Генри Дж. Данлоп

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ФОТОГРАФИЯ

УВЕЛИЧЕНИЕ И КОПИРОВАНИЕ ПО ТРЕБОВАНИЮ

Хайд вспомнил снимки мертвых детей, которые Данлоп показывал им с Келли Бёрр, и ему показалось вопиющим безобразием, что их маленькие остывшие тела привозили сюда, в этот ярко разукрашенный прибрежный сарай.

Во входной двери была стеклянная панель, за которой болталась табличка, оповещавшая, что ателье закрыто.

Капитан постучал в дверь. Ответа не последовало, и он постучал еще раз – уже кулаком в перчатке и с такой силой, что створка затряслась на петлях.

Никто не открыл.

– Ломайте замок, – в конце концов приказал он Поллоку.

– Но, сэр…

– Ломайте, констебль. Я беру на себя всю ответственность. Сам бы сломал, если б рука была в порядке.

Поллок перевел взгляд с Хайда на Маккендлесса, затем с силой толкнул дверь плечом. Створка не поддалась, тогда он отошел на шаг и ударил ногой по замку. Дверной косяк треснул, створка отлетела внутрь, с грохотом упав на пол; стекло в ней разбилось вдребезги.

Помещение, в котором очутились полицейские, переступив порог, служило приемной. В этой тесной комнатушке стены были увешаны образцами работ Данлопа; у одной стоял консольный столик с кассой; напротив высились три шкафа с выдвинутыми ящиками. В углу притулились сложенные треножники. Двустворчатая дверь несла на себе табличку «СТУДИЯ и ПРОЯВОЧНАЯ». Хайд кивнул офицерам, распахнув створки, и те последовали за ним в просторное помещение, занимавшее всю остальную часть здания.

Очевидно, это и было основное место работы Данлопа. Потолок здесь отсутствовал – наверху сходились под углом два ската крыши, один из которых был почти полностью застеклен, и помещение через это огромное окно наполнялось естественным светом. В дальнем конце, за перегородкой и портьерой, находилась темная проявочная комната.

Здесь тоже стояли высокие шкафы с ящиками, но, помимо них, было много разной мебели: шезлонг, большой мягкий диван-«честерфилд», два вольтеровских кресла и множество деревянных обеденных стульев. Вся эта мебель была выстроена вдоль противоположной стены и назначение, видимо, имела не функциональное, а декоративное – предметы интерьера словно стояли в боевой готовности, чтобы, когда потребуется, сослужить службу в качестве антуража для фотографии, в зависимости от количества людей, которые соберутся для группового портрета.

Всю стену под застекленной частью крыши занимал театральный разрисованный задник. На нем был представлен традиционный шотландский пейзаж: горы и озеро в пропорциях золотого сечения, а над ними по холстяному